Авторство: моё собственное
Ограничений по возрасту: не присутствует
Дописано: буквально только что

маленький постапокалиптический рассказ

По выжженному до пепельно-серого полю...По выжженному до пепельно-серого полю, простиравшемуся от горизонта до горизонта, шёл человек с усталым лицом. В глазах мутной водой плескались безразличие и безысходность. Морщины у опущенных уголков губ делали даже саму мысль об улыбке фантастичной, щёки обвисли, лоб избороздили ещё более глубокие колеи лет и событий. Рюкзак, что человек нёс за спиной, давил камнем, ремень облезлого и почерневшего дробовика цеплялся за редкие кусты, остальное же время просто волочился по земле. Одежда была засалена и измята, украшена пятнами крови и редкими проблесками волнистых изгибов хаки.

Казалось, выскочи из-под земли прямо перед ним землеройка, распахни всю свою отвратительно воняющую пасть с тремя рядами острых зубов – и тогда молча и беспрекословно, как данность и неизбежность, примет человек свою смерть. Но пока смерть не приходила. Хотя, всего каких-то три часа назад, была весьма реальной. Человек охотился на бегемота. Единственное животное, мясо которого оставалось съедобным и невероятно вкусным, и единственное животное, которого это свойство делало практически бессмертным. Толстый панцирь из-за мутаций стал неуязвим даже для мин и гранат, что уж говорить о дробовике… всё равно что на танк с пращой бежать.

Танк… Когда-то, лет двадцать назад, человек сам был, и много раз, внутри этих отлаженных, грохочущих машин смерти. Они «тогда» ещё стреляли и даже ездили, в отличие от «теперь», в котором остались лишь остовы и металлолом. Впрочем, бегемот мог отлично напомнить человеку танк. Огромная серая масса, неповоротливая, но, из-за мощных ног и веса под пяток тонн, способная разогнаться до бешеных для животного скоростей и прошибить и подмять под себя всё, что угодно. А кого не удавалось подмять и пробить, могли достать жвала и когти. Страшный сон великих генетиков прошлого.

Но бредущий сейчас по выжженному до пепельно-серого полю смог убить бегемота. Он потратил на это почти час, движимый даже не жаждой жить, а азартом, потому что в его селении рассказывали, что есть уязвимая точка – глаза. Выбив глаза, можно попасть в мозг. Убив мозг – убьём и бегемота. Человек тогда смеялся, не верил, ведь даже два десятка отчаянных головорезов, у которых имелся гранатомёт и солидный запас противотанковых мин, не справились. Вернулись только полтора головореза.

А вот оказалось, верны были эти россказни. Час смертельной гонки, прокушенное уже почти издохшим бегемотом бедро и полная опустошённость, наступившая после того, как в поверженном противнике угасла жизнь. Мясо было бесполезно – забрать его сейчас не было возможности, а до прихода подмоги из селения оно бы уже сгнило внутри панциря. Поэтому человек просто побрёл дальше в поисках… в поисках чего-нибудь…

Он сам не знал, что заставляет его уходить с каждым разом всё дальше и дальше в пустоши. Каждый раз он забирался дальше и дальше, но находил только мусор, обломки, бесполезные следы разрушенного войной времени и порой неприятности. Но всё равно предпринимал новое путешествие. Порой он думал, что в этом его смысл. Жену и детей он потерял, о родственниках уже двадцать, всё тех же двадцать лет ничего не было известно, в друзьях ни с кем не водился… весь его смысл был только в дороге. Он порой, во снах, видел себя протаптывающим тропинки для будущего. Но пока что никто за ним не шёл.

Ночь человек провёл беспокойно. Бедро ныло и, казалось, фантасмагорическими зубами раздирало близлежащие части тела. Сон был слабым и поверхностным. Облака, серые даже в темноте, закрывали небо. Человек, просыпаясь, думал, что он уже двадцать… чёрт, опять эти двадцать лет… не видел луны. И звёзд. Только серые облака и пепельно-серая пустошь. Только в селении яркие мазки одежды, детских криков, запахов готовящейся еды… но они больно били по глазам, ушам, носу, утратившими восприятие многоцветной реальности.

Следующий день. И ещё один следующий день. И ещё один. Человек знал только четыре дела. Идти. Менять повязки на бедре. Справлять нужду. Есть и пить.

В полдень, как показывали старые часы на запястье, человек наступил на что-то каменное. Звук шагов изменился и эта перемена заставила его поднять голову и оглядеться. Перед ним простиралась чёрная, почти аспидная, не будь она глянцево-блестящей, поверхность. Такого он не видел ещё никогда. Отдалённо походил на это асфальт, но, сколько ни пытался человек вытащить из памяти картинку такого асфальта, она не находилась. Казалось, тысячи тысяч полировщиков и полотёров, подчиняясь чьему-то безумному приказу, натирали всё вокруг до зеркального блеска.

Человек огляделся, в первый раз за последние сутки. Впереди виднелось какое-то возвышение. Он направился к нему.

По мере приближения стало ясно, что это громадный треугольный камень, торчащий из асфальта – человек решил называть эту землю асфальтом, за неимением лучшего варианта. По приближении стали видны трещины, расходившиеся от исполина, кое-где они превращались в провалы в полметра шириной, через которые приходилось перепрыгивать. Внутри провалов ничего интересного не было. Даже мусора или пыли.

Человек подошёл к камню. Стало ясно, что это не просто камень, а оплавленная часть постройки – виднелись торчащие куски железных прутов, кое-где сохранились следы портиков и барельефов. Человек начал обходить камень, прикасаясь к нему рукой и наслаждаясь ощущением холода и спокойствия. Потом внезапно остановился. Отошёл немного, пятясь и с каждым шагом всё больше меняясь в лице. Снова остановился. Упал на колени. И с перекосившимися, трясущимися губами смотрел на надпись, аршинными буквами вырезанную неизвестными существами неизвестным инструментом, как указатель того, что лежало вокруг.

«МОСКВА»

Спустя час человек брёл по глянцевому чёрному камню. Камень мёртвого города лежал за его спиной. Человек пару раз оглядывался на него и безнадёжно взмахивал рукой, будто стараясь смахнуть его, как соринку, попавшую в глаз. Один раз он даже остановился, протянул руку и сжал кулак, а затем растёр пальцами воображаемый песок. Он сам не знал, зачем он так сделал. Он не был магом или колдуном, чтобы силой мысли и такого вот полутеатрального действа стереть указатель о мёртвом городе, лежащем под его ногами в виде чёрного глянцевого асфальта, в порошок. Но он всё равно попытался. Просило сердце.

Спустя ещё два часа человек услышал голоса. Он даже не напрягся. Знание о том, где он, лишило его сил сопротивляться окружающему миру. Он просто шёл дальше, и, будь обладатели голосов в стороне от направления его пути, они не встретились бы никогда. Но они встретились.

Человек увидел группу людей в белых балахонах. Чистых белых балахонах, настолько чистых, что он даже зажмурился – настолько яркими, почти ангельскими казались ему эти пятна света. Люди заметили его, двое вышли навстречу. Остальные продолжили чертить какие-то странные знаки на камне.

- Вы… вам не хватает крыльев. – сипло, разучившимся говорить языком, сказал человек.

- Да, это сильно бы облегчило нам передвижение. – улыбнулся один из встретивших его. – Вы ранены, как я погляжу. Если позволите, мы проведём вас к нашему лагерю, обработаем раны и дадим поесть.

- Сначала ответьте, кто вы. – голос человека дрогнул. – Я не могу принять от вас помощь, не зная вас. Это наша традиция… вернее, традиция нашего селения.

- Мы – Церковь. Только не спрашивайте, какая. Учитывая, что уже двадцать лет на большей части известной нам Земли нет никаких церквей, мы решили отбросить ненужные слова именования.

Человек вздохнул. Сделал шаг вперёд. Последнее, что он увидел перед тем, как окончательно провалиться во мрак – испуг на лицах людей в белых балахонах. И подумал из последних сил угасающего мозга, что умирает сам, а не от чужой руки.

Он не знал, сколько прошло времени. Сначала вернулся слух. Затем обоняние и осязание. Он чувствовал, что лежит на чём-то мягком, одет в какую-то одежду из мягкой ткани, от него не пахнет потом и грязью, а неподалёку слышны приглушённый смех и негромкая беседа. Затем вернулось и зрение, когда человек открыл глаза. Он сел на краю деревянной, грубо сколоченной двухъярусной кровати. Огляделся. Слегка подпрыгнул на мягком матраце, вспоминая какое-то давнее, почти детское, ощущение. Вокруг был всё тот же чёрный глянцевый камень, только кто-то придал пространству форму куба, как комната в доме, развесил по стенам масляные светильники, пробил дверной проём и завесил его пологом.

Рядом с кроватью, на стуле, лежал аккуратно сложенный белый балахон, около стула стоял рюкзак и дробовик. Человек огляделся в поисках своей одежды, не нашёл ничего похожего, неуверенно развернул балахон, натянул его, критически осмотрел доступную взгляду часть и, отодвинув полог, вышел наружу. Он оказался внутри огромной квадратной ниши, выдолбленной в камне. По краям-стенам ниши виднелось множество дверей, закрытых пологами, в дальнем от человека конце на поверхность поднималась широкая лестница, также выдолбленная в камне. В центре ниши был сложен огромный очаг. Вокруг сидели люди в белых балахонах с кружками, тарелками и ложками. По остальной площади были аккуратно расставлены ящики различных размеров, некоторые были открыты и можно было увидеть разнообразное оборудование. Неподалёку от человека мерно гудел агрегат, название которого извлеклось из памяти не сразу – генератор. От него к трём столам тянулись провода. На столах размещались пробирки, реторты, какие-то ещё аппараты и то, чего человек не видел уже много лет, по крайней мере, в рабочем виде. Компьютеры.

Человека заметили и поприветствовали. Обняли, поинтересовались здоровьем, рассказали, что очень испугались, когда он внезапно упал. Ему было неловко отвечать на это дружелюбие, он неуклюже здоровался с ними за руку и обнимался, потому что отвык от такого обращения – но люди в белых балахонах, казалось, не обращали внимания на его смущение и косолапость.

Человека накормили, как оказалось, обедом. После еды большинство людей разошлись по своим делам, а человек, предоставленный самому себе, поднялся по лестнице и застыл, увидев не десятки, а сотни людей, аккуратно, постоянно сверяясь с показаниями каких-то приборов и схем, чертивших на земле какие-то линии, знаки и символы.

- Вам интересно? – из-за спины поинтересовался голос.

Человек обернулся и узнал тех двоих, что встречали его.

- О да, - справившись с собой, ответил он. – Я никогда такого не видел раньше.

- Пойдёмте с нами на ближайший холм. По пути мы вам расскажем о нас, а когда мы закончим путешествие, вы в полной мере осознаете, что мы делаем. Вы увидите результат.

Все трое медленно, не спеша, направились к возвышенности неподалёку.

- Меня зовут Юджин. Я основал эту Церковь три года назад и с тех пор к нам присоединилось много людей, способных ещё думать. Здесь мы обретаем веру и надежду. Здесь мы стараемся отстроить уничтоженный мир заново.

- И вы думаете, что это возможно? – в человеке проснулся скептицизм. Он не был уверен, что это именно так называется, но чувствовал, что именно так. – Всё вокруг уничтожено, выжжено, разрушено, люди двадцать лет деградируют и умирают от болезней и мутантов! Как вы это восстанавливаете, здесь, где только асфальт, и даже не растёт ничего, хотя бы пепельно-серого и колючего?

- Вы не первый произносите такие речи, – спокойно ответили ему. – Уже от тысячи ста наших адептов я выслушивал подобное, но все они обретали веру. И знаете, почему?

Человек покачал головой.

- Потому что мы верим в Завтра. А все остальные верят во Вчера в лучшем случае, обычно же в Ничто.

- Обстановка, знаете ли, обязывает… - криво усмехнулся человек.

- Человек сам создал то, что вокруг. Человек – мастер, пусть его творения порой разрушают. А мастер всегда должен идти вперёд, к созиданию и будущему. Даже сейчас, даже на этом бесплодном камне, - Юджин провёл вытянутой рукой перед собой. – люди живут и созидают.

- Что? Что здесь можно построить?

- Увидите, когда стемнеет. А стемнеет уже скоро.

Некоторое время они шли молча. Затем Юджин сказал:

- Знаете, мне ведь первому положено было сойти с ума и перестать верить в Завтра. И почти десять лет так и было. Но потом я словно родился заново, будто вставил себе новые глаза… Семь лет я отдал своей вере в одиночестве, ещё три – со своими адептами.

- Почему же именно вам первому?

- Вы помните историю? – спросил Юджин. – Историю последней войны?

- Смутно. – признался человек.

- Краткий факт. Все бомбы были сброшены на города и другие места из самолётов-роботов. И только один был с живым пилотом.

Человек остановился. Посмотрел на Юджина.

- Да. Этим пилотом был я. И именно я уничтожил Москву. И десять лет, десять долгих лет потом видел во сне и наяву, как дома, памятники, машины и… и люди смешиваются в одну вязкую чёрную массу, перемешиваются, растекаются и застывают. Это страшный кошмар. В других местах был такой же ужас, но ни одна камера, ни один глаз этого не увидели, а если и увидели, то не прожили после и пары минут. Есть только я. И, как ни странно, это и даёт мне веру. Грех, знаете ли, очень способствует созиданию, как бы кощунственно это ни звучало.

Медленно, тупо переставляя ноги, человек пошёл дальше. Юджин и его товарищ последовали рядом. Человеку казалось, что мир рухнул дважды. Первый раз был возле камня-указателя. Второй раз – сейчас.

Они поднялись на холм. Стемнело.

- Ещё несколько минут и вы сможете увидеть всё сами, - проговорил Юджин.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. Стемнело окончательно. Юджин нарушил молчание, пройдя немного вперёд:

- Подойдите и смотрите.

Человек встал рядом с ним. Вначале ему показалось, что камень трескается и раскалывается на миллионы кусков, чтобы погрузиться в бездну вместе с адептами Церкви, которые методично помогали ему, разрезая и распиливая три года. Затем он стал вычленять отдельные элементы… словно кусочки мозаики, они вставали на своё место… и, наконец, человек понял, что простирается перед ним на многие километры вперёд и вширь, сколько хватало глаза, сияя мощным золотистым светом.

Это была Москва.

Он увидел улицы, нанесённые на камень в виде широких полос света. На полосах проступали названия – Большая Никитская улица, Тверская улица, Брюсов переулок, Никитский бульвар… Он увидел контуры домов и аккуратные цифры с их номерами. Он увидел схематично изображённые деревья в местах, где были парки и бульвары, увидел изображения остановок автобусов и трамваев, увидел значки музеев и галерей, ресторанов и магазинов… Он смотрел на сияющую светом Москву под ногами и плакал. Беззвучно. И безостановочно.

- Пока что мы рисуем лишь Карту, – мягко сказал Юджин за его плечом. - Карту в масштабе один к одному. Мы используем старый навигационный спутник и уцелевшие приборы GPS. Мы воссоздаём каждый клочок этого города, чтобы затем отстроить его заново и нигде не ошибиться. Мы воссоздаём Завтра, чтобы шагнуть туда, и силой нашей веры превратить его в Сейчас. Мы – Церковь единственно истинная, потому что мы строим то, во что только и осталось верить.

Прошла минута. Вторая. Человек всё ещё плакал, глядя на горящую золотым светом Карту. Затем вытер глаза рукавом балахона, и, не оборачиваясь, сказал.

- Мы пропустили дом 10 в Столовом переулке. Его надо нанести на Карту.

- Завтра, - ответил Юджин.

Москва, Февраль 2009
(С) Грим

@музыка: Рада и Терновник [И время выжженное вслух]

@настроение: завтра!

@темы: Творчество, Я