Светлая память Вам, Юрий Васильевич

В Москве умер выдающийся актер театра и кино, Народный артист СССР Юрий Яковлев, сыгравший культовые роли в советском кинематографе - поручик Ржевский из "Гусарской баллады", Ипполит из "Иронии судьбы" и "Иван Васильевич меняет профессию" и многие, многие другие. Ему было 85 лет. Прощание с Яковлевым состоится 3 декабря в Вахтанговском театре.

[Разговоры за полночь - Юрий Яковлев]

@темы: Люди, Негатив, Творчество

---

Живи, солнышко!

Ещё из работ Ксении Симоновой, замечательное:

@музыка: нет

@настроение: искорки

@темы: Креатив, Позитив, Творчество

---

Екатерина Симонова (Евпатория)

Я вообще люблю конкурс "Украина ищет таланты", но вот этот номер меня поразил. Он искренний, пронзительный, наполненный светлой грустью, уважением и почтением к памяти всех, кто воевал в Великую Отечественную, всех, кто дал нам возможность жить, любить и всё-таки быть свободными от фашизма. Светлая и вечная память этим людям и тому, что они сделали. И спасибо тем, кто, как Екатерина, помогает этой памяти достучаться до наших огрубевших, очерствевших в ежедневной борьбе за выживание, сердец.

@музыка: Марк Бернес [Тёмная Ночь]

@настроение: мы память, мы вечная память друг друга...

@темы: Видео, Креатив, Творчество

---

Forgotten Realms. Tower Of Despair

Я таки отрыл свой старый-старый блог на Blogger, который ещё в 2005-м сделал для хранения своего литературного "тварьчества". Одно из произведений и предлагаю вашему вниманию. Внимание: трэш и угар

Forgotten Realms. Tower Of Despair

Группа была образована 11 сентября 2002 года. Место, где будущим 22-летним соло-гитаристом Михаилом Костиковским и также будущим 25-летним продюсером группы Павлом Шанцевым было за кружкой пива принято решение о создании самостоятельной «банды», именовалось «Р-Клуб». Михаил в то время был заядлым байкером, большим любителем трэша и сильноалкогольных напитков. Павел же крепче вина ничего не употреблял, пиво не особо жаловал, не имел даже косухи, но все это компенсировалось бешеной страстью к готике и арт-року и невероятным энтузиазмом при, впрочем, крайне специфическом чувстве юмора. Тем не менее, два героя сошлись, познакомились, выпили, капельку подебоширили и договорились встретиться на трезвую голову, числа этак 13-го.

ещё 2334 слова

Встретиться на трезвую голову не получилось. Михаил явился к метро «Новослободская» в виде «кантовать можно, но осторожно», и, тем не менее, деловой разговор получился. Костиковский показал, как он умеет «лабать» на гитаре, Шанцев счел трэшевые ритмы слишком неоригинальными, но выбора пока не было, пришлось принять то, что есть. Тем более, что разошедшийся трэшевик начал угрожать перебить всех, кто не любит трэш, дум, дэт и прочую подобную музыку. Дабы не возникало конфликта, Костиковского пришлось оставить у Шанцева на ночь. А потом еще и везти его на работу (промоутера). Вскоре по разным рок-магазинам и клубам Москвы были расклеены объявления о поиске: барабанщика, ритм-гитариста, басиста и клавишника. Вокалиста не требовалось, ибо одним из бесспорных достоинств Михаила являлся невероятной силы и тембра голос, вводивший слушателей в оцепенение. Особенно девушек. Как показало время, это достоинство было единственным. До некоторых событий.

В течение пары месяцев проект, который не имел даже названия, висел в воздухе, поскольку народ упорно игнорировал призывы Шанцева и Костиковского. Тем временем, Михаил познакомился с одной из блэк-групп, Tower Of Despair, которых попросил посодействовать в развитии. В результате получилась следующая сборная солянка: Михаил как соло-гитарист и вокал, Валентин Хморовских в роли ритм-гитариста (Tower Of Despair), Дмитрий Костраев на басу (оттуда же) и откликнувшийся-таки на одно из объявлений приезжий барабанщик из Саратова Александр Лерпин (до этого стучавший в местном ВИА «Серые Маки», который из-за специфической внешности участников называли «Серые Макаки», показывая тем самым бесконечную любовь фанатов). Последнему из-за отсутствия достаточных денег на оплату съёмной квартиры пришлось жить у того же многострадального Шанцева.

Пришлось потрудиться и с названием проекта. Поскольку народ играл, вопреки всем задумкам Шанцева, трэш-версии произведений Tower Of Despair, которые в общем-то, от оригиналов отличались только вокалом и добавлением сумасшедших гитарных «запилов» Костиковского, по аналогии решили самоназваться «Зеркалом». Возникли и накладки с аппаратурой. Для первых репетиций, помимо съемной квартиры (уродовать свою жилплощадь присутствием бухого и прыгающего с гитарой наперевес Михаила Шанцев категорически отказался), пришлось арендовать ударную установку (впоследствии из-за болезни Лерпина купили и драм-машину), так еще и Хморовских, заявившись на первое собрание, заявил, что гитары у него нет, но играть он умеет. Потратив энное количество своих денег на оборудование группы, Павел Шанцев уже стал сомневаться, а не зря ли он всё это затеял.

Но дело, как ни странно, покатилось по хорошим рельсам. Несмотря на вечно пьяного Костиковского, путающего все и вся, ругающегося матом вместо песен, и извлекающего из гитары совершенно непонятные звуки, в нотах не прописанные из-за даже теоретической невозможности это сделать, а однажды средь бела дня заявившегося на репетицию с какой-то [censored] и [censored] её прямо на микшере Шанцева. «Спектакль был интересный и познавательный», - вспомнит после Хморовских, «но нам было потом очень нудно отмывать аппаратуру и менять всякие сломанные рычажки, которые Миша, видимо, посчитал ненужными в делах любовных…»

Тем не менее, благодаря связям Михаила и неуёмной энергии Шанцева, всё-таки построившего команду перед выступлением, первый концерт состоялся в том же «Р-Клубе» 9 декабря 2002 года. Костиковский был, как всегда, пьян, Лерпин умудрялся стучать с вывихнутой рукой (он упал со сцены, спасаясь от резкого разворота гитары вокалиста). В дополнение ко всем несчастьям посреди концерта раздался хлопок и местный усилитель приказал долго жить. Но Костиковский этого не заметил и продолжил петь, после чего женская половина клуба стала смотреть на него безумными глазами, поскольку наконец услышала голос, до этого практически заглушаемый самим же исполнителем. Активно помогал группе в успешном выступлении Хморовских, слажавший и сбившийся целых 36 раз за те 2 песни, которые удалось сыграть при действующих инструментах. Валентин позже вспоминал: «Это было нечто. Вместо нормальной ритм-секции получался резкий визг и нечто вообще непонятное, когда рука соскальзывала не туда, куда я ее направлял. Это она, наверное, мстила Мише за то, что Лерпина не зацепил, тот сам упал, а вот её приложил грифом по локтю, хе-хе». Итог концерта не оказался положительным ни для кого. Костиковскому, отправившемуся в загул сразу с тремя девушками, набил морду парень одной из них, «случайно» оказавшийся Дмитрием Костраевым, про Александра можно не говорить, Шанцев, как человек нервный, слег на неделю с расстройством желудка, Хморовских неделю отчищал рубашку от метко попавшего в неё по окончании выступления помидора, непонятно откуда взявшегося среди зрителей – в баре-то их не продают.

Недели через три, когда все больные оклемались, поссорившиеся помирились, грязные отчистились, а Костиковский ушел в новый запой, Шанцев собрал совет. На тему «Что делать?» Результат был для него неутешительный – участники коллектива, всё хорошенько обдумав (благо время было), постановили: а) готику не играть, по крайней мере, пока; б) Костиковскому что-то говорить бесполезно, поскольку он всё равно пьяный; в) выгонять Михаила нельзя, потому что он делает шоу и без него в нас полетит не один свежий помидор за выступление, а трехлитровые банки с тухлыми мочеными томатами (правда, чем томат отличается от помидора, знал только Шанцев. Но он предпочел не влезать). Против такого единодушия продюсер пойти не решился и все осталось как есть.

«Как есть» растянулось на полгода, в течение которых «Зеркало» дало целых 9 концертов – в Подольске, Вышнем Волочке, Серпухове, Наро-Фоминске, Электростали, Рошали, Кубинке (на фестивале детских песен. Дети были страшно рады услышать «Песню черепахи и львенка в переложении взбесившегося бабуина» - так перевел одно из творений группы Tower Of Despair «Monkey’s Blood Festival» Костиковский), средней общеобразовательной школе №1295 СЗАО города Москвы и в малом конференц-зале ГНИИПРОГЭССТРОЙМОНТАЖПРОЕКТ при ВНИИЦЭПРОГИДРОТУРБИНТЯЖМАШ в славном районе Зюзино. На последнем концерте присутствовали ровно 14 человек, в основном ближайших друзей и знакомых участников группы. Потому что только они смогли найти дорогу в это замечательное своей историей заведение – ехали вместе с составом, знаете ли. Успех был настолько феноменален, что Шанцев от избытка положительных эмоций напился в стельку и устроил такой дебош Костиковскому, до какого тот никогда бы не додумался. После визита продюсера от мотоцикла и квартиры «соло-гитараста» мало что осталось. В основном стены. И пол. Ах да, ещё же потолок. Наибольший взламывающий подсознание эффект на Михаила произвел вид его холодильника «Фунай», летящего сквозь пробитое окно с 11-го этажа на асфальт московских улиц. Хорошо, что дело происходило рано утром и никто случайно не проходил под окном Костиковского. Мотоцикл же славного байкера погиб под седалищем Шанцева, врезавшегося на нём в «ракушку». Проехал он 8 метров, но разгон дал полный, а это ж «Харлей»… Костиковского проняло, и он, оставив Павла на больничной койке в глубоких размышлениях о природе человеческой агрессии, 16 апреля 2003 года записался на курсы лечения от алкоголизма. Деньги, правда, он взял у Шанцева в качестве моральной компенсации (всего-то 800 долларов, отложенных тем себе на гроб), сказав при этом: «Браток, я голову положу, но на гроб деньги не оставлю. Рано тебе нас кидать». На что продюсер заметил: «Значит, хоронить меня будут в пластиковом пакете. Ладно, хоть после смерти буду ближе к природе…»

К счастью, мрачные прогнозы не оправдались, и Шанцев в мае того же года сошел с койки больничной и направился в койку квартирную, родимую. Квартира узнавалась с трудом, конечно, ведь в ней всё это время жили Лерпин (поддерживающий хоть какой-то порядок) и, что хуже, Костиковский, лечащийся от алкоголизма какими-то невероятными препаратами и особыми заклинаниями и упражнениями. Помимо прочего, он подался в буддизм и теперь на все недоуменные вопросы Шанцева из серии «А тут был мой телевизор… А вот здесь стояла фарфоровая ваза моей бабушки… А где всё собрание сочинений Мамина-Сибиряка…» отвечал, глубокомысленно закатывая глаза: «Не мешай, браток мой духовный, вращать Колесо Дхармы! Нет в этой земной юдоли того, что могло бы сравниться с ним по красоте и величию, а посему все материальное есть пустота и не стоит приумножать её, заботясь о бренных атомах!» или что-нибудь похлеще, с использованием странных для Павла слов «самадхи», «сахасрара» (это он всегда воспринимал как третье название сортира) и «джняна-йога» (от этого словосочетания Шанцев сразу старался скрыться в ближайшем платяном шкафу и даже не пытался возражать, что интеллектуальная собственность не есть материальная). Однако, буддист-Костиковский оказался многим лучше вечно бухого Костиковского, хотя бы тем, что ничего не крушил, не гнобил и не кошмарил, а был спокоен, мудр и золотоволос (все удивлялись и спрашивали: «Ты что, покрасился???» Костиковский же хранил глубокомысленное молчание и только незадолго перед своей кончиной признал, что просто впервые за 2 года помыл голову). Дела начали потихоньку налаживаться. Хморовских прекратил попадать по струнам и начал играть с их помощью, Лерпин от счастья, что ему больше не придется увёртываться от гитары Михаила, начал стучать веселей и правильней, остальная компания, видя такой подъём, невольно подтягивалась. Единственный, кто косо смотрел на всё это, был Костраев, так и не простивший Костиковскому того случая с девушкой и норовивший его побить всякий раз, когда тот разводил демагогию о буддийском сексе и его последствиях, но всякий раз басиста останавливали.

И вот наступила пора подготовки первого концерта после обновления мозгов и умов коллектива «Зеркала». Tower Of Despair не была забыта, но Костиковский в минуты просветления написал парочку десятков песен, отличавшихся совершенно нелогичным и непроизносимым обычным человеческим языком текстом. Но Михаил был буддист, да к тому же и вокалист, поэтому он спокойно требуемое пропел, да к тому же сам написал для всего этого музыку, отличавшуюся тем, что Хморовских на ней 15 раз сломал медиатор и 77 раз порвал струны, Костраев чуть не разбил бас-гитару о голову автора, но его опять удержали, у Лерпина 11 раз треснули барабанные палочки, 2 раза сгорал комбик и 3 раза очки Шанцева превращались в пенсне помимо воли хозяина. Поэтому новая программа группы так и называлась «Круша кривые зеркала». Премьера ожидалась в клубе «Релакс» 30 августа 2003 года.

Однако в середине августа пришло крайне неприятное событие. Костиковский, уехавший к своей бабушке-монахине в Нижний Новгород в гости копать картошку, настолько шокировал ее своими религиозными замашками, что получил дубиной по голове и был насильно увезен в православный монастырь для перевоспитания. Каким-то чудом ему удалось передать весточку группе. Шанцев с компанией немедленно примчались на выручку, однако были встречены агрессивно настроенными монахами с крестами и прочими ударными инструментами, которые обвинили «Зеркало» в служении Антихристу и в поругании интересов православной церкви. Костиковский высовывался из окна и орал благим матом: «Вызовите ОМОН, мать вашу!!!», однако и ОМОН не смог поступиться интересами веры и попросту не приехал. Позднее выяснилось, что вся опергруппа пила по случаю дня рождения начальника. Положение становилось отчаянным, тем более, что служители монастыря раскокали соло-гитару Михаила, а она была чем-то вроде талисмана гитариста. К тому же в войне с религиозным учреждением проходили драгоценные недели, и концерт приближался.

«Единственным положительнейшим моментом было то, что история просочилась в рок-прессу, и «Зеркало» мгновенно приобрело настолько широкую известность в узких кругах, что, по подсчетам проданных билетов, в «Релаксе» должен был быть переаншлаг. Шанцев, Хморовских, Лерпин и Костраев, конечно, радовались сему моменту, но Костиковского было необходимо вызволять. Лерпин сразу предложил сделать подкоп. Народ пошумел, Шанцев сказал: «Чушь!», остальные предлагали ночные прорывы, собирание местных сатанистов и ограбление с помощью дирижабля и кукурузника. В результате решили совместить подкоп и кукурузник. План был следующим: дыра, пробитая из подкопа в келью новообращенного монаха Евхаристия (в миру Костиковского), вызволяла несчастного из нее, затем посреди двора появлялась другая дыра, спасательная команда и спасенный оттуда вылезали и, повергая всех служителей в оцепенение, подхватывались пролетающим на бреющем полете кукурузником. Естественно, требовались тренировки. Кукурузник никто водить не умел, поэтому поручили Костраеву, как самому приближенному к низким вибрациям реальности. Бас все-таки. Костраев сбил 20 из 20 тренировочных стогов сена, в то время как должен был пролететь аккурат над ними. Народ почесал в затылке и решил, что сойдет. Во время боевых действий сработает стрессовый фактор и все получится.

Настало утро спасательной операции. В принципе, все шло нормально. Подкоп прокопали, правда, по ошибке в него провалилось 3 культовых предмета и двое несчастных монахов (с ориентированием под землей у группы «Зеркало» было как-то не очень), которых немедленно нейтрализовали хлороформом. Через 5 часов мучений до кельи добрались. Отпросвещенный служителями Костиковский начал было орать, что он теперь православный и никуда не пойдет, поскольку посвятил себя Богу, но Хморовских без лишних слов дал ему подышать остатками хлороформа, завернул в ковер (дары прихожан) и внес в подземный коридор. Без особых проблем все вылезли прямо посредине монастрыского двора в разгар работ. Прошло минут 5, все начали чувствовать себя идиотами, а монахи, помимо этого, что-то поняли и приготовлялись к активным боевым действиям. Наконец показался кукурузник. Летел он слишком высоко. Костраев заметил народ, решил снизиться, помахал всем своей ручкой, не справился с управлением и врезался в 21-й по счету стог сена на монастырском подворье, после чего аккуратно вышиб ворота в ограде культового сооружения и выехал в чисто поле. Остатки группы «Зеркало» успели, к счастью, его догнать. Картина была потрясающей – кукурузник на бреющей скорости мчится по полю, пролетая мимо обалдевших пастухов и флегматичных коров, въезжает в деревню, аккуратно цепляет крылом пару предметов женского белья, сушащегося на веревке, вместе с ними и саму веревку, вышибает парочку десятков заборов, досрочно убирает колесами картошку и брюкву на крестьянских огородах и наконец врезается прямо в деревенский вокзал. По счастью, пришла электричка. Поэтому наши герои успели спастись в целости и сохранности. Чего нельзя сказать про самолет, вокзал, монастырь, 16 дворов деревни и психическое состояние пастухов и жителей. Когда коровы вернулись к вечеру, они оказались на порядок умнее всех местных жителей и немедленно захватили там власть. Это была первая деревня в России, где прочно установился коровоархат».

Важное примечание: Последние два абзаца (в кавычках) были записаны со слов не совсем адекватного Хморовских через два года после событий, поэтому в полной достоверности его стоит сомневаться. Как все было на самом деле – никто не знает. И вряд ли узнает.

Так или иначе, но Костиковский не перенес обработки мозгов сначала алкоголизмом, потом буддизмом и под конец православием и тихо скончался 26 августа 2003 года в 11-й городской клинической больнице, в возрасте 23 лет. Свой день рождения он отметил 25-го числа с надеждой на выздоровление…

Концерт, естественно, пришлось отменить, и группа «Зеркало» ушла в траур. Без соло-гитариста и, что важнее, без главного голоса группы существование музыкального проекта оказалось на грани исчезновения. Лерпин собрался покидать группу, а ритм-гитарист Хморовских заявил, что не представляет жизни без Костиковского и уходит в монас… то есть в студию записывать сольный альбом памяти друга. Удивительно, но к нему присоединился Костраев. «Зеркало» продолжало иногда собираться на квартире Шанцева, однако речи о восстановлении концертной и иной позитивной деятельности вместе пока не шло. Образ Михаила Костиковского продолжал незримо стоять на позиции соло-гитариста и вокалиста. Пускай играть для других он не мог, но Лерпин, Хморовских, Шанцев и Костраев отчетливо ощущали присутствие музыкальных вибраций от полусломанной гитары, сиротливо стоявшей теперь в углу квартиры Шанцева…

PS: Права на то, что упоминается в данном тексте и защищается авторскими правами, принадлежит уважаемым владельцам этих авторских прав.

@музыка: така-така-така-та!

@настроение: чур меня!

@темы: Творчество, Прошлое

---

Творчество'2003

НАША СВОБОДА

Наша свобода – только у нас,
Наша свобода – это есть мы,
Наша свобода – утренний час,
Наша свобода – пришествие тьмы.
Наша свобода – дети и смех,
Наша свобода – горе и боль,
Наша свобода – первый успех,
Наша свобода – изгнанный Бог.
Наша свобода – с жизнью играть,
Наша свобода – память хранить,
Наша свобода – смерть презирать,
Наша свобода – верить и быть!
Наша свобода – видеть людей,
Наша свобода – вечно лететь,
Наша свобода – не без друзей,
Наша свобода – не без побед.
Наша свобода – это любовь,
Нашу свободу – не подчинить,
Наша свобода – наша же кровь,
Наша свобода – смысл, чтобы жить!

19 февраля 2003
(C) [Грим]

@музыка: Baraka [Cadance And Cascade]

@настроение: ностальгирую

@темы: Личное, Настроение, Творчество

---

Завтра

Авторство: моё собственное
Ограничений по возрасту: не присутствует
Дописано: буквально только что

маленький постапокалиптический рассказ

По выжженному до пепельно-серого полю...

По выжженному до пепельно-серого полю, простиравшемуся от горизонта до горизонта, шёл человек с усталым лицом. В глазах мутной водой плескались безразличие и безысходность. Морщины у опущенных уголков губ делали даже саму мысль об улыбке фантастичной, щёки обвисли, лоб избороздили ещё более глубокие колеи лет и событий. Рюкзак, что человек нёс за спиной, давил камнем, ремень облезлого и почерневшего дробовика цеплялся за редкие кусты, остальное же время просто волочился по земле. Одежда была засалена и измята, украшена пятнами крови и редкими проблесками волнистых изгибов хаки.

Казалось, выскочи из-под земли прямо перед ним землеройка, распахни всю свою отвратительно воняющую пасть с тремя рядами острых зубов – и тогда молча и беспрекословно, как данность и неизбежность, примет человек свою смерть. Но пока смерть не приходила. Хотя, всего каких-то три часа назад, была весьма реальной. Человек охотился на бегемота. Единственное животное, мясо которого оставалось съедобным и невероятно вкусным, и единственное животное, которого это свойство делало практически бессмертным. Толстый панцирь из-за мутаций стал неуязвим даже для мин и гранат, что уж говорить о дробовике… всё равно что на танк с пращой бежать.

Танк… Когда-то, лет двадцать назад, человек сам был, и много раз, внутри этих отлаженных, грохочущих машин смерти. Они «тогда» ещё стреляли и даже ездили, в отличие от «теперь», в котором остались лишь остовы и металлолом. Впрочем, бегемот мог отлично напомнить человеку танк. Огромная серая масса, неповоротливая, но, из-за мощных ног и веса под пяток тонн, способная разогнаться до бешеных для животного скоростей и прошибить и подмять под себя всё, что угодно. А кого не удавалось подмять и пробить, могли достать жвала и когти. Страшный сон великих генетиков прошлого.

Но бредущий сейчас по выжженному до пепельно-серого полю смог убить бегемота. Он потратил на это почти час, движимый даже не жаждой жить, а азартом, потому что в его селении рассказывали, что есть уязвимая точка – глаза. Выбив глаза, можно попасть в мозг. Убив мозг – убьём и бегемота. Человек тогда смеялся, не верил, ведь даже два десятка отчаянных головорезов, у которых имелся гранатомёт и солидный запас противотанковых мин, не справились. Вернулись только полтора головореза.

А вот оказалось, верны были эти россказни. Час смертельной гонки, прокушенное уже почти издохшим бегемотом бедро и полная опустошённость, наступившая после того, как в поверженном противнике угасла жизнь. Мясо было бесполезно – забрать его сейчас не было возможности, а до прихода подмоги из селения оно бы уже сгнило внутри панциря. Поэтому человек просто побрёл дальше в поисках… в поисках чего-нибудь…

Он сам не знал, что заставляет его уходить с каждым разом всё дальше и дальше в пустоши. Каждый раз он забирался дальше и дальше, но находил только мусор, обломки, бесполезные следы разрушенного войной времени и порой неприятности. Но всё равно предпринимал новое путешествие. Порой он думал, что в этом его смысл. Жену и детей он потерял, о родственниках уже двадцать, всё тех же двадцать лет ничего не было известно, в друзьях ни с кем не водился… весь его смысл был только в дороге. Он порой, во снах, видел себя протаптывающим тропинки для будущего. Но пока что никто за ним не шёл.

Ночь человек провёл беспокойно. Бедро ныло и, казалось, фантасмагорическими зубами раздирало близлежащие части тела. Сон был слабым и поверхностным. Облака, серые даже в темноте, закрывали небо. Человек, просыпаясь, думал, что он уже двадцать… чёрт, опять эти двадцать лет… не видел луны. И звёзд. Только серые облака и пепельно-серая пустошь. Только в селении яркие мазки одежды, детских криков, запахов готовящейся еды… но они больно били по глазам, ушам, носу, утратившими восприятие многоцветной реальности.

Следующий день. И ещё один следующий день. И ещё один. Человек знал только четыре дела. Идти. Менять повязки на бедре. Справлять нужду. Есть и пить.

В полдень, как показывали старые часы на запястье, человек наступил на что-то каменное. Звук шагов изменился и эта перемена заставила его поднять голову и оглядеться. Перед ним простиралась чёрная, почти аспидная, не будь она глянцево-блестящей, поверхность. Такого он не видел ещё никогда. Отдалённо походил на это асфальт, но, сколько ни пытался человек вытащить из памяти картинку такого асфальта, она не находилась. Казалось, тысячи тысяч полировщиков и полотёров, подчиняясь чьему-то безумному приказу, натирали всё вокруг до зеркального блеска.

Человек огляделся, в первый раз за последние сутки. Впереди виднелось какое-то возвышение. Он направился к нему.

По мере приближения стало ясно, что это громадный треугольный камень, торчащий из асфальта – человек решил называть эту землю асфальтом, за неимением лучшего варианта. По приближении стали видны трещины, расходившиеся от исполина, кое-где они превращались в провалы в полметра шириной, через которые приходилось перепрыгивать. Внутри провалов ничего интересного не было. Даже мусора или пыли.

Человек подошёл к камню. Стало ясно, что это не просто камень, а оплавленная часть постройки – виднелись торчащие куски железных прутов, кое-где сохранились следы портиков и барельефов. Человек начал обходить камень, прикасаясь к нему рукой и наслаждаясь ощущением холода и спокойствия. Потом внезапно остановился. Отошёл немного, пятясь и с каждым шагом всё больше меняясь в лице. Снова остановился. Упал на колени. И с перекосившимися, трясущимися губами смотрел на надпись, аршинными буквами вырезанную неизвестными существами неизвестным инструментом, как указатель того, что лежало вокруг.

«МОСКВА»

Спустя час человек брёл по глянцевому чёрному камню. Камень мёртвого города лежал за его спиной. Человек пару раз оглядывался на него и безнадёжно взмахивал рукой, будто стараясь смахнуть его, как соринку, попавшую в глаз. Один раз он даже остановился, протянул руку и сжал кулак, а затем растёр пальцами воображаемый песок. Он сам не знал, зачем он так сделал. Он не был магом или колдуном, чтобы силой мысли и такого вот полутеатрального действа стереть указатель о мёртвом городе, лежащем под его ногами в виде чёрного глянцевого асфальта, в порошок. Но он всё равно попытался. Просило сердце.

Спустя ещё два часа человек услышал голоса. Он даже не напрягся. Знание о том, где он, лишило его сил сопротивляться окружающему миру. Он просто шёл дальше, и, будь обладатели голосов в стороне от направления его пути, они не встретились бы никогда. Но они встретились.

Человек увидел группу людей в белых балахонах. Чистых белых балахонах, настолько чистых, что он даже зажмурился – настолько яркими, почти ангельскими казались ему эти пятна света. Люди заметили его, двое вышли навстречу. Остальные продолжили чертить какие-то странные знаки на камне.

- Вы… вам не хватает крыльев. – сипло, разучившимся говорить языком, сказал человек.

- Да, это сильно бы облегчило нам передвижение. – улыбнулся один из встретивших его. – Вы ранены, как я погляжу. Если позволите, мы проведём вас к нашему лагерю, обработаем раны и дадим поесть.

- Сначала ответьте, кто вы. – голос человека дрогнул. – Я не могу принять от вас помощь, не зная вас. Это наша традиция… вернее, традиция нашего селения.

- Мы – Церковь. Только не спрашивайте, какая. Учитывая, что уже двадцать лет на большей части известной нам Земли нет никаких церквей, мы решили отбросить ненужные слова именования.

Человек вздохнул. Сделал шаг вперёд. Последнее, что он увидел перед тем, как окончательно провалиться во мрак – испуг на лицах людей в белых балахонах. И подумал из последних сил угасающего мозга, что умирает сам, а не от чужой руки.

Он не знал, сколько прошло времени. Сначала вернулся слух. Затем обоняние и осязание. Он чувствовал, что лежит на чём-то мягком, одет в какую-то одежду из мягкой ткани, от него не пахнет потом и грязью, а неподалёку слышны приглушённый смех и негромкая беседа. Затем вернулось и зрение, когда человек открыл глаза. Он сел на краю деревянной, грубо сколоченной двухъярусной кровати. Огляделся. Слегка подпрыгнул на мягком матраце, вспоминая какое-то давнее, почти детское, ощущение. Вокруг был всё тот же чёрный глянцевый камень, только кто-то придал пространству форму куба, как комната в доме, развесил по стенам масляные светильники, пробил дверной проём и завесил его пологом.

Рядом с кроватью, на стуле, лежал аккуратно сложенный белый балахон, около стула стоял рюкзак и дробовик. Человек огляделся в поисках своей одежды, не нашёл ничего похожего, неуверенно развернул балахон, натянул его, критически осмотрел доступную взгляду часть и, отодвинув полог, вышел наружу. Он оказался внутри огромной квадратной ниши, выдолбленной в камне. По краям-стенам ниши виднелось множество дверей, закрытых пологами, в дальнем от человека конце на поверхность поднималась широкая лестница, также выдолбленная в камне. В центре ниши был сложен огромный очаг. Вокруг сидели люди в белых балахонах с кружками, тарелками и ложками. По остальной площади были аккуратно расставлены ящики различных размеров, некоторые были открыты и можно было увидеть разнообразное оборудование. Неподалёку от человека мерно гудел агрегат, название которого извлеклось из памяти не сразу – генератор. От него к трём столам тянулись провода. На столах размещались пробирки, реторты, какие-то ещё аппараты и то, чего человек не видел уже много лет, по крайней мере, в рабочем виде. Компьютеры.

Человека заметили и поприветствовали. Обняли, поинтересовались здоровьем, рассказали, что очень испугались, когда он внезапно упал. Ему было неловко отвечать на это дружелюбие, он неуклюже здоровался с ними за руку и обнимался, потому что отвык от такого обращения – но люди в белых балахонах, казалось, не обращали внимания на его смущение и косолапость.

Человека накормили, как оказалось, обедом. После еды большинство людей разошлись по своим делам, а человек, предоставленный самому себе, поднялся по лестнице и застыл, увидев не десятки, а сотни людей, аккуратно, постоянно сверяясь с показаниями каких-то приборов и схем, чертивших на земле какие-то линии, знаки и символы.

- Вам интересно? – из-за спины поинтересовался голос.

Человек обернулся и узнал тех двоих, что встречали его.

- О да, - справившись с собой, ответил он. – Я никогда такого не видел раньше.

- Пойдёмте с нами на ближайший холм. По пути мы вам расскажем о нас, а когда мы закончим путешествие, вы в полной мере осознаете, что мы делаем. Вы увидите результат.

Все трое медленно, не спеша, направились к возвышенности неподалёку.

- Меня зовут Юджин. Я основал эту Церковь три года назад и с тех пор к нам присоединилось много людей, способных ещё думать. Здесь мы обретаем веру и надежду. Здесь мы стараемся отстроить уничтоженный мир заново.

- И вы думаете, что это возможно? – в человеке проснулся скептицизм. Он не был уверен, что это именно так называется, но чувствовал, что именно так. – Всё вокруг уничтожено, выжжено, разрушено, люди двадцать лет деградируют и умирают от болезней и мутантов! Как вы это восстанавливаете, здесь, где только асфальт, и даже не растёт ничего, хотя бы пепельно-серого и колючего?

- Вы не первый произносите такие речи, – спокойно ответили ему. – Уже от тысячи ста наших адептов я выслушивал подобное, но все они обретали веру. И знаете, почему?

Человек покачал головой.

- Потому что мы верим в Завтра. А все остальные верят во Вчера в лучшем случае, обычно же в Ничто.

- Обстановка, знаете ли, обязывает… - криво усмехнулся человек.

- Человек сам создал то, что вокруг. Человек – мастер, пусть его творения порой разрушают. А мастер всегда должен идти вперёд, к созиданию и будущему. Даже сейчас, даже на этом бесплодном камне, - Юджин провёл вытянутой рукой перед собой. – люди живут и созидают.

- Что? Что здесь можно построить?

- Увидите, когда стемнеет. А стемнеет уже скоро.

Некоторое время они шли молча. Затем Юджин сказал:

- Знаете, мне ведь первому положено было сойти с ума и перестать верить в Завтра. И почти десять лет так и было. Но потом я словно родился заново, будто вставил себе новые глаза… Семь лет я отдал своей вере в одиночестве, ещё три – со своими адептами.

- Почему же именно вам первому?

- Вы помните историю? – спросил Юджин. – Историю последней войны?

- Смутно. – признался человек.

- Краткий факт. Все бомбы были сброшены на города и другие места из самолётов-роботов. И только один был с живым пилотом.

Человек остановился. Посмотрел на Юджина.

- Да. Этим пилотом был я. И именно я уничтожил Москву. И десять лет, десять долгих лет потом видел во сне и наяву, как дома, памятники, машины и… и люди смешиваются в одну вязкую чёрную массу, перемешиваются, растекаются и застывают. Это страшный кошмар. В других местах был такой же ужас, но ни одна камера, ни один глаз этого не увидели, а если и увидели, то не прожили после и пары минут. Есть только я. И, как ни странно, это и даёт мне веру. Грех, знаете ли, очень способствует созиданию, как бы кощунственно это ни звучало.

Медленно, тупо переставляя ноги, человек пошёл дальше. Юджин и его товарищ последовали рядом. Человеку казалось, что мир рухнул дважды. Первый раз был возле камня-указателя. Второй раз – сейчас.

Они поднялись на холм. Стемнело.

- Ещё несколько минут и вы сможете увидеть всё сами, - проговорил Юджин.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. Стемнело окончательно. Юджин нарушил молчание, пройдя немного вперёд:

- Подойдите и смотрите.

Человек встал рядом с ним. Вначале ему показалось, что камень трескается и раскалывается на миллионы кусков, чтобы погрузиться в бездну вместе с адептами Церкви, которые методично помогали ему, разрезая и распиливая три года. Затем он стал вычленять отдельные элементы… словно кусочки мозаики, они вставали на своё место… и, наконец, человек понял, что простирается перед ним на многие километры вперёд и вширь, сколько хватало глаза, сияя мощным золотистым светом.

Это была Москва.

Он увидел улицы, нанесённые на камень в виде широких полос света. На полосах проступали названия – Большая Никитская улица, Тверская улица, Брюсов переулок, Никитский бульвар… Он увидел контуры домов и аккуратные цифры с их номерами. Он увидел схематично изображённые деревья в местах, где были парки и бульвары, увидел изображения остановок автобусов и трамваев, увидел значки музеев и галерей, ресторанов и магазинов… Он смотрел на сияющую светом Москву под ногами и плакал. Беззвучно. И безостановочно.

- Пока что мы рисуем лишь Карту, – мягко сказал Юджин за его плечом. - Карту в масштабе один к одному. Мы используем старый навигационный спутник и уцелевшие приборы GPS. Мы воссоздаём каждый клочок этого города, чтобы затем отстроить его заново и нигде не ошибиться. Мы воссоздаём Завтра, чтобы шагнуть туда, и силой нашей веры превратить его в Сейчас. Мы – Церковь единственно истинная, потому что мы строим то, во что только и осталось верить.

Прошла минута. Вторая. Человек всё ещё плакал, глядя на горящую золотым светом Карту. Затем вытер глаза рукавом балахона, и, не оборачиваясь, сказал.

- Мы пропустили дом 10 в Столовом переулке. Его надо нанести на Карту.

- Завтра, - ответил Юджин.

Москва, Февраль 2009
(С) Грим

@музыка: Рада и Терновник [И время выжженное вслух]

@настроение: завтра!

@темы: Творчество, Я

---

Консервируем огурцы своими руками

Сейчас я расскажу вам секрет приготовления
Яичницы куриной с приправой обалденной.
Значит, готовим еду. Я беру сковороду.
Потом на сковороду я эту, мать ее, курицу кладу.
Потом туда в догонку ей подсолнечного масла
Еще немного перца и протертой сырной массы.
Потом потру морковки и покрошу лучку,
А чтоб не мучал запах, можно врезать коньячку.
И тут, вероятно, вы зададите мне вопрос :
Эй, уважаемый, что за омлет, а где же яйца?
Терпение, спокойствие, сейчас они появятся.
Только за плитой в людях воля закаляется.
В яичнице что главное - дать вовремя по яйцам,
Тогда ваши яйца хорошо приготовляются.

Дискотека Авария

Ну, готовить яичницу или даже омлет умеют, наверное, все. А вот такое сложное и необычное дело, как консервирование огурцов в домашних условиях - вещь не повседневная и требует ответственного к себе отношения. А поэтому сейчас я вам расскажу, как мы (прежде всего жена, конечно) занимаемся этим делом. И даже приложим фотоотчёт

Итак, прежде всего берём много огурцов, с вечера наливаем в ванную холодной воды и пускаем их в плавание на ночь, чтобы они к утру были бодрые, здоровые и не вялые ))) Параллельно готовим трёхлитровые банки (сколько огурцов в одну банку помещается - процесс сугубо индивидуальный, поэтому этот вопрос решается уже на месте).



С утречка моем огурцы, складываем их в большую посудину, делаем каждому огурцу обрезание обоих концов. Выкладываем на стол заранее запасённые - высушенные листья смородины, вишни и дуба; высушенный эстрагон; высушенные зонтики укропа; очищенные корневища хрена; пару зубчиков чеснока на банку; гвоздику, обычный перец горошек и перец розе (для мягкой остроты; можно также и красный перец, но с ним аккуратнее - чтобы огурцы не получились излишне острыми).

Всё, что указано "высушенное", можно брать и свежее, если у вас рядом есть все необходимые деревья. Можно обойтись и без листьев дуба.



В каждую банку на дно кладём - по несколько листьев каждого вида и немного эстрагона с укропом, пару зубчиков чеснока, несколько стружек очищенного корня хрена, несколько горошинок перца розе. После чего переходим к максимально компактному впихиванию огурцов в банки. Запомните - чем больше огурцов вы в банку впихнёте, тем более качественными они получатся. Рассола должно быть меньше, чем того, что можно съесть -)))

В процессе упаковки можете перекладывать огурцы одним-двумя листьями вышеуказанных деревьев или укропом, но это по желанию. После успешного впихивания (береги руку, Сеня!) порядок действий таков:

1. Кипятите воду в чайнике и заливаете крутым кипятком огурцы в банках. Повторяете операцию до тех пор, пока во всех банках вода не будет покрывать огурцы с головой, если так можно выразиться. Запоминаете, сколько литров воды у вас ушло на эту операцию -)

2. Ставите на плиту кастрюлю, выливаете в неё из каждой банки тот самый кипяток и доводите до кипения. Потом закипевшую воду снова разливаете по банкам.



3. Потом эту несчастную воду снова сразу выливаете в кастрюлю и доводите до кипения. Пока кипит, всыпаете туда 3 столовых ложки соли без горки на 1 л воды плюс 2 столовых ложки сахара на тот же литр плюс 3 столовых ложки уксуса на одну банку и плюс корицы (на кончике ножа буквально), 2-3 штучки гвоздики и несколько горошинок перца обычного тоже на одну банку. Перемешиваете.

4. Получившийся рассол разливаете по банкам с огурцами.

5. Кипятите в воде закаточные крышки (жестяные такие), закатываете банки, переворачиваете их и ставите на 5-10 минут в глубокую посуду, чтобы в случае неудачной закатки не залить весь стол или пол. Потом ставите снова крышками вверх и осталяете так до полного остывания. Затем - в холодильник или в тёмное прохладное место.



Вотъ. Так мы делаем огурцы

@музыка: Пелагея [Думы]

@настроение: позитифф

@темы: Позитив, Семья, Творчество, Еда, Домашнее, Язычество